Ночь прошла в беспокойных метаниях тревожных мыслей о машине, которую Гуриков купил около года тому назад, и он встал раньше обычных восьми утра, обессиленный борьбой с бессонницей. Покалывало в глазах, голова переполнилась различными беспокойствиями и отяжелела. Омыв наскоро лицо, он вышел торопливо во двор, к месту, где вечером поставил машину, и не увидел ее. Гуриков почувствовал, как отчужденно заметалось сердце в неподвластном ему теле, скованном мерзким холодом, как стали подкашиваться ноги, и рваться наружу то ли крик, то ли вой: угнали! Панически вращающиеся глаза вдруг застыли и стали тонуть в нахлынувшей теплой влаге. Он побежал, если можно было так назвать судорожные движения тела, не сознавая куда и зачем. И вдруг увидел свою машину, свою “ласточку”, которая стояла закрытая “Газелью” с брезентовым тентом. Гуриков обмяк и сложился, как складной метр, прямо на пешеходной дорожке.
Посидев на холодном асфальте пару минут, пришел, наконец, в себя и радостный подошел к машине. Он погладил ее, обошел со всех сторон, разглядывая, словно видел впервые, и неторопливо сел за руль. Достал из бардачка сигареты, закурил и еще раз оглядел машину теперь уже изнутри. Она нравилась ему. Даже больше - он любил ее. Она избавила его от чувства собственной неполноценности – пассажира трамваев, троллейбусов и автобусов, городского пешехода, смиренно уступающего дорогу сидящим за рулем, и просто человека второго сорта, не имеющего главного, чем отличается преуспевающий человек от неудачника – автомашины.
Гуриков долго копил деньги, но едва ли когда-нибудь набрал сумму, необходимую для покупки машины среднего класса, если бы не подвернулась работа в коммерческой фирме по продаже недвижимости. Фирма была посреднической, и занимала прочное место в строительном бизнесе, благодаря своему гендиректору, состоящему в близком родстве с префектом округа. Гуриков и прежде, в последние годы советской власти, не отличался щепетильностью в своей работе ст. инженером тех. надзора за строительством, но мелочные подношения тех лет не шли ни в какое сравнение с теми, что он имел теперь, занимаясь продажей квартир.
Наконец настал день, когда он понял, что может купить машину. Одно это ощущение возвысило его в собственных глазах, и он победоносно стал поглядывать на пешеходов.
…Он завел машину. Ровный, тихий звук работы двигателя окончательно успокоил его и вернул ощущение реальности. Гуриков решил не расставаться сегодня с ней, тем более, что давно откладывал техосмотр.
Он вернулся домой, чтобы предупредить жену, взять необходимые документы и позвонить на работу, в офис. Подошел к телефону, но не мог сообразить какую придумать причину своего отсутствия. Позвал жену.
- Нэля, позвони на мою работу, скажи, что я не могу сегодня придти. Придумай что-нибудь.
Жена Гурикова была женщиной решительной. Природа постаралась, чтобы ее содержание, отличающееся крутым мужским характером, соответствовало форме, что, надо сказать, не так часто встречается. Широкие плечи, мускулистые ноги и руки, какие бывают у тяжелоатлеток, грубоватые черты лица, напоминающие незаконченную работу скульптора, прямые жесткие волосы короткой стрижки удивительно совпадали с ее манерами и характером. В молодости, когда Гуриков познакомился с ней, она еще сохраняла девичью гибкость и стеснительность, усиливавшие слабые черты женственности. Но после рождения дочери это все куда-то подевалось, но зато со всей определенностью проявился характер властной жрицы семейного очага. Мужа она быстро поставила на место подданного, которым она должна управлять и защищать в случае необходимости. Гуриков вначале пытался сопротивляться диктату жены, однако Нэлли быстро подавила поползновения к демократии и правила единовластно. В конце концов Гуриков нашел в своем положении множество удобств и пользовался ими, не думая о мужском самолюбии.
Нэлли позвонила в офис мужа:
- Девушка, это жена Гурикова. Он не сможет придти на работу. Позвонили с дачного участка, что залезли в наш дом, разбили окна и вообще…Передайте, пожалуйста, Евгению Михайловичу… Да, извините, Евгению Максимовичу. Спасибо.
Потом резко повернулась к мужу:
- Ну, и куда ты намылился?
Гуриков не стал рассказывать о том, как он испугался, что угнали машину.
- Понимаешь, нужно подготовить нашу “ласточку” к дачному сезону, пройти техосмотр, в сервисе показать. В субботу по этим делам не пробъешься.
Позавтракав, он выехал в довольно отдаленный автосервис, где уже бывал и знал тамошних мастеров. Был десятый час – время пика нашествия машин, и почти каждая улица давалась после долгих мытарств в нескончаемом потоке рычащего, гудящего и извергающего газы железа. Гуриков включил радио “На семи холмах”, но не вслушивался ни в речи, ни в музыку, давно уже воспринимая это, как фон, неотъемлемую деталь машины, которая должна работать, если он заплатил за нее деньги. Настроение было безоблачным, и он снисходительно поглядывал на обгоняющие его слева и справа машины, на суету пешеходов и терпеливо сносил стояние в пробках и на светофорах.
В автосервисе пришлось ждать, пока освободится подъемник, и он присел на доску, положенную на старые покрышки. Почти следом сел рядом молодой парень в потертых джинсах с бахромой и короткой курточке и стал расспрашивать знаком ли ему сервис и есть ли в нем хорошие мастера.
- Не хочется влипнуть еще раз. Недавно подзалетел на четыре зеленых стольника, а тачка как чихала, так и чихает.
Парень кивнул на черную
“Ауди –
- Новую купил?
- Старуха. Сорок с лишком намотала. Надо сплавлять да купить что-нибудь покруче.
- Не жалко? Привык наверно к ней.
- А что к ним привыкать? Железо оно и есть железо. Это к девке можно привыкнуть, да и то ненадолго.
Парень пошел искать мастера, а Гуриков сидел и думал, что свою “ласточку” он бы ни за что не продал, что она для него стала близким существом, если не дороже, чем жена, но и не дешевле, что с ней он может говорить обо всем, что вздумается, даже о том, что никому другому не сказал бы, и она понимает его мысли и настроение.
В сервисе он задержался на два часа и то потому, что никаких особенных дефектов в машине не нашли, разве что отрегулировали ручной тормоз. Цена за услуги показалась ему сильно завышенной, и настроение испортилось. Выражалось это, как обычно, в резкости движений, в неуступчивости даже в мелочах, которым в благорасположении он значения не придавал, в обилии слов-паразитов вроде “блин”, “значит”, “так сказать” и мата, хотя в обычном состоянии он его избегал. Теперь Гуриков уже не уступал даже пяди дороги, шел на рискованный обгон, на желтый свет светофора, сигналил и клял пешеходов, если они хотя бы немного мешали ему. Он чувствовал, как машина напряглась всей своей железной плотью, как беспрекословно подчинялась его движениям и воле, готовая на все, что пошлет судьба.
Подъезжая к очередному перекрестку, на котором трамвайные рельсы уходили в сторону малолюдного переулка, он еще издали увидел, как загорелся желтый свет на светофоре, но тормозить не стал. Проехав “зебру”, Гуриков услышал сзади легкий удар-хлопок по его машине. Кровь отяжелила голову и желтым туманом пришорила глаза. Он резко затормозил и посмотрел в зеркало заднего вида. По переходу медленно шел старик и грозил ему кулаком. Слепая ярость, какая бывает при обиде за себя или дорогого человека, захлестнула его, и Гуриков направил машину на старика. Тот, ковыляя, стал увертываться от машины молчаливо, сосредоточенно, испуганно поглядывая то на машину, то себе под ноги. Несколько раз Гуриков менял направление, резко тормозил, давал задний ход и снова преследовал колченогого старика на небольшом пятачке между улицей и переулком. Визжали тормоза, гневно ревел мотор, вскрикнула какая-то женщина и смеялись дети. Наконец старик доковылял до тротуара, но Гуриков, замедлив ход, преодолел бордюр, и снова погнался за ним. Люди, стоящие на тротуаре молча расступились. Старик повернул в сторону колбасного ларька и спрятался за ним.
Гуриков остановил машину, открыл боковое стекло и стал кричать:
- Ну, ты, пешемуд! До седых волос дожил, а ума не нажил! Давить таких надо!
Старик тоже кричал что-то в ответ, но кроме слова “красный” он ничего не различал да и не мог услышать сквозь собственный мат и угрозы. Выплеснув раздражение, он съехал на дорогу, еще раз посмотрел на старика, который стоял, прислонившись к ларьку, беспомощно глядя на людей, и резко набрал скорость.
…На смотровой площадке инспекции машин было на удивление много, и Гуриков, встав в очередь, занялся протиркой стекол. Он еще раз проверил документы, квитанции оплаты налогов, страховку и сел за руль, постепенно подвигаясь к стенду диагностики. Впереди него один из водителей рассказывал другому:
- Третий раз приезжаю. То срок действия огнетушителя кончился, то фары не так отрегулированы…
Из бокса, где размещался стенд, вышел небольшого роста, толстенький офицер лет тридцати пяти с крупным носом и глазами-щелками на миниатюрном лице, излучающем превосходство над всем окружающим миром и непререкаемое удовлетворение своим физическим и нравственным здоровьем. Глаза-щелки, медленно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, оглядели территорию и, не найдя ничего интересного, закрылись, а рот открылся и блаженно зевнул.
Гуриков почувствовал, что “пузырь“, как он мысленно назвал офицера, ищет клиента, дабы подкрепить уверенность в незыблемости существующего порядка. Он вышел из машины и подошел к нему.
- Товарищ капитан, когда у вас обед?
“Пузырь” окинул взглядом Гурикова и ничего не ответил.
- Я успею пройти осмотр до обеда? А то у меня важная встреча. Не знаю как быть.
Капитан, продолжая тихо идти, равнодушно обронил:
- Это уж как угодно.
Гуриков пристроился чуть сзади, согнулся, чтобы “пузырь” лучше видел его и слышал, и стал робким, заискивающим голосом, давно отработанным при разговоре с чиновниками и начальством, упрашивать “пузыря”:
- Вы не помогли бы мне скорее пройти осмотр? Я возмещу неудобства и прочие затраты. Я понимаю…
Капитан перебил его:
- Стольник.
- Чего стольник?
- Ты что, из лохов что ли ? Баксов.
- Я готов, я готов, - залепетал Гуриков, еще ниже склоняясь к “пузырю”, - Скажите, куда подъехать? Моя машина почти в конце.
Капитан коротким жестом показал на место около второй машины перед боксом. Водители головных машин из очереди покосились на Гурикова, когда он подъехал, но возражать никто не стал: все видели указующий перст капитана. Уже внутри бокса “пузырь” снова подошел к Гурикову, взял у него документы, в которые была вложена стодоллоровая купюра, и приказал встать на валики стенда. Дальнейшая проверка проводилась деловито и молчаливо с редкими фразами вроде: “нажмите на тормоз”, включите ближний свет, “поставьте на ручной тормоз” и заняла не более пяти минут.
Выехав с площадки, Гуриков остановился, осмысливая происшедшее за день. Ему было жалко сто долларов /мог бы и постоять в очереди/ и тех денег, что отдал в сервисе за пустяковую работу /больше туда не поеду/. Он вспомнил старика и слегка пожалел, что мало погонял его, хотя и так ему стало, видать, плохо, зато пусть знает, как трогать чужую машину. А в общем-то день выдался хотя и напряженный, но удачный. И с этим ощущением удовлетворенности он отправился домой. Проехав несколько улиц, он увидел голосующую молодую женщину и остановился. Симпатичное, немного смущенное лицо, обрамленное длинными каштановыми волосами, заглянуло в салон.
- Не подвезете в Измайлово?
Гуриков приоткрыл стекло дверцы.
- Сколько?
- Что сколько?
- Ну, какой суммой располагаете?
- И что, вам нужно отдать все деньги, что есть у меня?
Странная женщина, - подумал он, - не ездила что ли на такси.
- Нет, сколько заплатите за подвоз?
- Я не знаю. А сколько нужно?
- Садитесь.
Гурикову она определенно понравилась, и он подумал: да хоть рубль. Ее гибкая фигура, которую подчеркивали матово поблескивающие темно-фиолетовые брюки и белый блузон, доверчиво наивные ореховые глаза и чуть виноватая улыбка – все, казалось ему, нуждалось в защите от окружающего мира. В Гурикове слабо шевельнулось природное свойство мужчин – быть охранителем женщины, но едва ли он осознавал это. Просто незнакомые приятные ощущения заполонили его и отодвинули все остальное в пустоту, серую и бессмысленную. Чтобы как-то начать разговор, он спросил:
- Вас не пугают пробки? Можете опоздать.
Женщина недоверчиво посмотрела на него и чуть-чуть приподняла левую бровь, но ничего не сказала.
- К вечеру всегда много машин. Дороги просто забиты нашим братом.
Он вдруг испугался, что женщина раздумает ехать с ним, и торопливо добавил:
- Но все равно мы доедем быстрее, чем городским транспортом.
Она улыбнулась и неожиданно спросила:
- А вы живете тоже в Измайлово?
Гуриков почувствовал, как его подхватил поток света, осветивший и преобразивший все вокруг – улицы и дома, людей и машины в необъяснимо загадочный и радостный мир, который он никогда не видел и не знал о его существовании.
- Нет, я живу на седьмом небе.
Женщина засмеялась. И смех ее отозвался в сердце Гурикова таким приливом нежности и одновременно тревоги, что он машинально сбавил скорость, чтобы вернуться в реальность дороги.
Все дальнейшее отпечаталось в памяти до мельчайших подробностей и в то же время как нечто целое и неразделимое, в центре которого стояла она – близкая и ускользающая, ничего не сказавшая и обронившая у него в машине свой колдовской смех и слабую надежду, что он когда-нибудь увидит ее, приехав в Измайлово к ее дому. Теперь все происшедшее за день представлялось ему совсем не таким, как недавно. Он рад был, что рано проснулся, что у него есть машина и ее не угнали, жалел старика /сам виноват, что поехал на красный свет/, мысленно благодарил капитана и удачу за встречу с женщиной, которую он не знает даже как зовут, но уже знает, что она есть на свете, а это теперь самое главное в его жизни.